Осторожными шагами пробираясь во тьму ночи, Шанни все ближе подходила к источнику аромата — ее опыт подсказывал, что до таинственного льва, который оставил свой запах недалеко от реки, остается все меньше львиных прыжков. Коричневая охотница не любила подкрадываться к своей добыче: порой ей не хватало терпения, порой копытное ускользало прямо из под лап, заставляя Шан скрипеть зубами от ярости. Но сейчас, когда над ее прайдом нависла лапа неузнанной опасности, ее задача — выжить, любой ценой, выжить и вернуться к своему народу.

Она сцепила зубы, заглушила наростающее в груди рычание и медленно, совершенно бесшумно продолжила путь. Дорога казалась бесконечной: запах и не думал становиться ярче, во мраке ночи нельзя было хорошенько разглядеть и валуна перед собственным носом, звезды исчезли, да и ко всему прочему с небес стал накрапывать мелкий дождик.

«Только не это! — мысленно простонала Шанни: — Я теперь не смогу вернуться обратно до самого рассвета!»

Львица чуть было не начала по очереди проклинать всех известных ей богов, но вовремя одернула себя: негоже благородной правительнице сквернословить на чужой земле. Тем более Шан хорошо знала, что за любой проступок, за любое оскорбление следует скорая расплата. И сейчас, когда у нее и так ничего нет, понести заслуженное наказание от богов — последнее, что нужно предводительнице.

Шанни кружила по саванне почти всю ночь: казалось, еще пара-тройка кругов, и львица встретит рассвет, так и не закончив свою разведку. Запах не менялся, а временами становился едва различимым, заставляя притворно спокойную львицу волноваться. И когда Шан почти потеряла всякую надежду застать и допросить чужака, перед кустарником, за которым скрывалась коричневая, возникла постать незнакомого льва, пахнущего чужим прайдом.

В глотке Шан снова заклокотало рычание, зрачки сузились от ненависти, а кисточка хвоста несмело ходила из стороны в сторону. Охотница слилась с землей, стала незаметной, дожидаясь, пока незнакомец повернется к ней спиной; но огромный лев вовсе не спешил менять положение. Он был едва различим, ведь ни звезд, ни месяца не было на небе в тот час — все закрыли черные лапы дождевых туч.

«Вперед» — как молния мелькнула мысль, когда чужак, осматриваясь, повернул голову вправо. Да, скорее всего он успеет отреагировать на внезапную атаку, но двух выигранных секунд хватит, дабы повалить его на землю. Все так же неслышно Шанни оторвала от земли лапы, намереваясь приземлиться прямо на бок незнакомца. 

Если бы в тот момент хоть единая душа наблюдала бы за тем, что произошло дальше, их глазам предстала бы следующая картина: коричневая львица с перекошенной от ярости мордой и выпущенными на передних лапах когтями вылетает из кустов, после, заметив кем именно был таинственный "захватчик", пытается остановиться прямо в воздухе, что, разумеется, никак не возможно, а затем неудавшаяся охотница делает кувырок и приземляется прямо перед носом льва, всем телом растягиваясь на сухой и жесткой траве.

Львица поспешно встает и еще несколько секунд они просто глядят друг на друга, а Шан вдруг понимает, что не может уследить за своими губами: те, словно вырвавшись из долго плена, тянутся вверх как можно выше и поскорее, а коричневая охотница ничего не может сделать, чтобы им помешать.

— Я пол-Материка обошел, ты знаешь, — с теплой улыбкой приветствует Шанни загадочный гость, — но еще нигде меня не встречали так.

Шан тратит последние крупицы воли на то, чтобы не броситься голубоглазому на шею, а после, не в силах более терпеть, делает шаг вперед и утыкается носом в его массивное плечо.

— Здравствуй, моя милая, — шепчет ей Нисей.

Звуки его голоса пробуждают самые сокровенные воспоминания: те, что она бережет в глубине своей души, те, что принадлежат ей и ей только. Счастливое детство, наполненная смехом юность, ушедшие любимые и несбывшиеся мечты. Королева позволяет им заполнить себя, затем отыскивает те, в которых присутствуют небесного цвета глаза, и картина перед ее глазами уплывает вдаль.

Вот Шанни снова год — до Церемонии еще, ей кажется, двадцать жизней. Король Муфаса принимает послов от прайда Восхода Солнца, и словно ненароком представляет им своего сына Симбу и дочь Шанни. Улыбаясь, говорит соседям, что сын его однажды станет правителем нового, великого прайда, а дочь — истинной королевой прайда Света. Послы кланяются ей, и маленькая, нескладная львица, под грозным взором своей наставницы Аиши шепчет заученные ранее слова — Шанни слышит их отголоски, но океан памяти звучит все тише и тише, и через мгновение их прощальный шелест исчезает. Остается лишь теплая улыбка одного и гостей и его глаза цвета сапфировых небес.

А вот принцесса подросла, научилась охотиться и достойно отвечать на резкие комментарии наставницы. Впрочем, сейчас в этом нет нужны: обе львицы, восседая на скале прайда, изо всех сил стараются не плакать — куда им до радушных бесед? Шанни и Аиша горюют о потере своего друга и отца, но горюют как положено знатным дамам — порознь. И каждая следит, чтобы на глазах второй львицы не выступило ни слезинки. Испытание достойно выдержано, и молодая принцесса убегает в саванну, дабы безудержными рыданиями почтить память любимого родителя. И вот незнакомый лев, возникший словно ниоткуда, подходит к ней, шепчет слова утешения — а Шан верит ему и дает волю слезам. Конечно, имени его она не помнит, не помнит и лица, лишь два ярко-голубых глаза впиваются в ее память. На рассвете рядом с тем местом, где появился чужестранец, принцесса найдет прекрасную белоснежную лилию — и ни единого больше следа.

Ответ придет к ней много позже, когда Айхею нашлет кару на их прайд, что, нарушив извечную волю великого бога, станет жить у Большой Воды. И когда бездушные волны в последний раз сойдутся над головой ее отца, Шанни узнает цену, которую платит за спасения своего народа король. Принцесса не пролила ни слезинки, не отрывая глаз от синих вод, горячо надеясь, что сейчас отец, взмахнув гривой, найдет в себе силы сразиться со стихией — и победить. Но разгневанный бог глух к их мольбам, и на рассвете прайд горюет об утрате своего первого и единственного короля, поглощенного морской пучиной.

Аиша после похвалит Шан за стойкость и скажет, что если львица так достойно вынесла такую потерю и не потеряла лицо перед поддаными, ничто в мире не сломит ее волю. Но она не знает. Холодная, но прекрасная в своем вечном горе Аиша не знает, как в ту лунную ночь молодая принцесса бросалась на камни, прося Айхею даровать ей смерть. И лишь златогривый лев, удерживая Шан в объятьях, уговаривал ее жить дальше.

И когда уставшая, изголодавшаяся, запутавшаяся королева, собирая все свои силы на каждый новый шаг, заставляя себя идти вперед лишь одной силой воли, когда она потеряет всякую надежду отыскать свой народ, Наррандер явится снова. Грустно улыбнется, сверкнет ярчайшими глазами, и с каждым его словом, со звуком его дыхания и с легкостью его шагов вернется к коричневой львице ее железная воля — та самая, что, как говорят в прайде Света, крепче лунного камня.

— Я бы всю жизнь отдала, только бы это не оказалось сном, — произносит львица, а голос ее предательски дрожит: — Всю жизнь, все, что хочешь, только останься со мной.

Наррандер нежно прижимает Шан к груди своей огромной лапой, а та благодарно зарывается в его гриву. Если Нисей здесь, если пришел, значит ли это... значит ли это, что у нее снова есть надежда?

— Наррандер, прошу, прости меня. Я... ну как же я могла знать, что все закончится так? Я ведь просто хотела счастья своему народу.

Мягкий язык скользит по ее лбу, оставляя приятное, почти неуловимое тепло. Звездный лев, казалось, утопает в собственных мыслях. Была ли у него другая жизнь, своя жизнь? Раз так, вспоминает ли он свое прошлое так же часто, как и наследница короля, ищет ли в нем ответы, подобно всему живому?

— Моя милая, разве ты забыла? — наконец призносит лев, мягко отстраняя от себя Шанни: — Покуда к цели мы идем, сквозь радость и сквозь горе...

— Дорогу к счастью нам найти помогут небеса, — промурлыкала львица слова старой как мир песенки, которую король Муфаса пел своей дочери каждый раз, когда крошечная принцесса начинала плакать в пещере прайда. Лицо Шанни вновь становится грустным: сердце жжет старая, давно забытая боль. Но она все равно заставляет себя поднять внепно потяжелешую голову и тихо сказать пришедшему ей на помощь другу:

— Спасибо, Наррандер. Спасибо, что вернулся ко мне.

— Я у Королей Прошлого просила помощи — и защиты. Они тебя послали нас защитить, — Шан тихо рыдала, уткнувшись в бледно-золотую лапу. Наррандер огромен: станет на задние лапы — зашибет луну; зарычит — и рык полетит к самим звездам. Как ни старайся, как ни расти, стар иль млад, тебе его не догнать.

Вот она и не гонится. Это не Муфаса, дите которого — его прайд, а уж после родные сын и дочь. Не Аиша, что кивает "придется потрудиться" на каждое невозможное дело. Не подданные, перед которыми нужно держать лицо.

Тут Шанни может быть собой, может плакать, кричать, проклинать богов и свою судьбу. Кем бы ни был Нисей, с каких небес не спустился, эти ее слова он Королям не понесет.

— Скажи мне, ну сколько еще я смогу выдержать? Сколько еще друзей уйдет, по каким еще скалам нас разбросает?

— Да, мой отец согрешил, но он и понес наказание. Разве может весь прайд быть в ответе за преступление, которое совершил один?, — Шанни и не хотела вдаваться в эту горечь, но она перелила через край, пересилила ее и проступила. Принцесса никогда не видела и тени недоброго умысла в решении Муфасы: ее отец делал все, что мог, чтобы спасти их прайд. Был ли запрет, не было — какая теперь разница? Прошлого не воротишь. 

— Я не такой судьбы желала нам, не такой львицей я хотела быть. Мы словно все наказаны за что-то, а мы просто хотели жить.

Хаять судьбу легче, когда уткнулся с роскошную гриву, а она вберет и океан слез. Ох уж эти океаны...

Наррандер молчал, нахмурившись. Он не спешил с ответом, словно не одобряя ни проступок Муфасы, ни действия Айхею, ни слова Шан. Полуправда как полтуши — можно утащить вдвое дальше. Вот только Наррандер в таком замечен не был.

После недолгой борьбы с собой, коричневая львица, угомонив свой надрывающийся голос, задала вопрос: "Наррандер, а как же Бахари? От их прайда уже давно не было вестей. Не знаю, жив ли он".

— Он жив, — вот и весь скудный ответ. Но Шанни знает правила: не смертных это дело, задавать вопросы божествам. Мог бы Нисей сказать больше — сказал бы, ни слова не утаив.

А значит, где бы он ни был, ее названный брат, ему приходится не легче.

— Моя милая, мне ведом его путь. Твое сердце верно говорит: он не без горестей. Будь моя воля, все вы... небеса бы над вами не меркли. Но это не в моих силах. Не мы, — лев осекся.
— Не мы решаем, — подхватила львица, — Наррандер, мой дорогой друг, я помню закон.

— Прости, в последнее время... давно уже... я ничего, кроме горечи и не чувствую. Хорошей королевой буду я своему прайду, далеко их уведу.

Ей показалось, или большой лев усмехнулся? По-другому как-то, не с той болью, как когда она спросила про Океана.

— А далеко идти и не надо, принцесса. Ваш дом, ваш прайд ждет вас там, где солнце садится, — и, видя замешательство коричневой, расхохотался: — Две сотни антилопьих прыжков — и вы у цели.

Сердце коричневой улетело куда-то далеко, ближе к небесам, что не меркнут. Как же, после стольких месяцев... столько львов и львиц, смелых и доблестных, пало по пути. Ее ученица навеки осталась лежать на речных камнях — выходит, не зазря?

***

Наррандер проводил ее до тех полей, где она убила свою первую антилопу. Уже далеко не девочкой была, но все еще помнит этот трепет одиночной охоты, когда рядом нет сестер, которые позаботятся о тебе. И Аиши.

Аиша была бы рада увидеть эти горы снова.

— Наррандер, — Шанни смело начала, но тут же умолкла. Много вопросов она задала Нисею сегодня, но был еще один: тот, что мучил ее с того момента, как она во тьме разглядела него: — Скажи мне, старый друг: мы не увидимся больше, ведь так?